Экономика социалистического города не знала многих законов размещения уличного ритейла, ключевых для города капиталистического. Концентрация относительно гомогенных объектов, пешеходные потоки, маркетинг и качество продукции мало влияли на выбор места размещения того или иного магазина или сервиса. Некоторые проекты — например проект Старого Тропарево в Москве — намеренно экспериментировали с вопросом: «А что если мы разместим все сервисные и торговые объекты района в шаговой доступности от всех подъездов?». Это был архитектурно-планировочный эксперимент, игра ума, но никак не острая необходимость.

Большая часть торговли в социалистических городах размещалась в помещениях, однако отдельные товары, в первую очередь связанные с досуговым потреблением, могли продаваться и на улице. Тележки с мороженым, бочки с квасом или молоком, пивные ларьки и павильоны с газированной водой с сиропом прочно вошли в культуру как элементы городского пейзажа. Как и киоски «Союзпечать», чья сеть рассматривалась Советским Союзом скорее не как торговая сеть, но как инструмент доставки пропаганды. Сегодня появление этих объектов на экране — надежный прием для вызова ностальгии у зрителя, который, возможно, даже никогда не жил при СССР.

Развитие кооперации, появление рыночных отношений и распад СССР привели к стремительному росту числа объектов уличной торговли, которые уже подчинялись (или учились подчиняться) прихотливым законам городской экономики. На тот момент в ларьках и павильонах продавалось практически всё что угодно, кроме автомобилей и крупной мебели. В то же время старые магазины могли пустовать — из-за неудачного с точки зрения изменившейся экономики расположения либо по причине, описанной Майклом Геллером в качестве иллюстрации трагедии антиобщин (tragedy of the anticommons). По Геллеру, дело в том, что на этапе приватизации объект нежилой недвижимости мог получить множество собственников, что затрудняло ритейлеру развертывание в нем торговли — требовалось достичь договоренности со всеми владельцами; ларьки и павильоны, как правило, не имели таких сложностей, так как появлялись по инициативе индивидуальных предпринимателей или отдельных фирм.

Долгое время ларьки и павильоны преобладали в пейзаже постсоциалистических городов. Постепенно, где-то быстрее, где-то медленнее, конкуренцию ларькам начали составлять торговые центры — крупные объекты капитального строительства, насыщенные торговыми и развлекательными функциями. Некоторые стихийные рынки и скопления ларьков эволюционировали в ТЦ за счет увеличения этажности. Тем не менее, несмотря на это эволюционное преимущество ТЦ, ларьки продолжали успешно функционировать.

У ларьков были другие эволюционные преимущества. Первое — легкость возведения: многие конструкции можно собрать за один день, или просто привезти на прицепе и поставить на землю. Второе — мобильность: нестационарную конструкцию легко переместить в случае угрозы со стороны конкурентов или местных властей либо же вслед изменившемуся маршруту общественного транспорта. Для нестационарных конструкций несколько проще схемы согласования и условия эксплуатации. Тем не менее, некоторые павильоны со временем становились всё более стационарными.

Ещё не так давно вокруг станций Московского метрополитена можно было увидеть целые торговые центры из сросшихся между собой павильонов, которые обрастали системами канализации и водоотведения и даже архитектурно-дизайнерскими решениями. В Красноярске такие конгломерации можно наблюдать вокруг узловых остановок автобусов и троллейбусов — меньшие по масштабу, они, тем не менее, прочно стоят на своих фундаментах, и развитость ресторанного бизнеса в них говорит о том, что с коммуникациями у них всё в порядке. Однако нарастающая стационарность с одной стороны и снижение в российских городах уровня низовой коррупции с другой привели к тому, что сначала в Москве, а потом и в регионах России началось наступление на ларьки.

Ночь длинных ковшей, когда за несколько часов после одного постановления правительства Москвы с лица города исчезли десятки павильонов, принято вспоминать с ужасом и изумлением. Тем не менее, движение против ларьков и павильонов в России началось заметно раньше. Первыми шагами в борьбе с ларьками были последовательные запреты продажи крепких алкогольных напитков, затем пива, а затем и сигарет в нестационарных объектах торговли. Ларьки, однако, так просто не сдавались. Была распространена практика, когда в самом ларьке водка не продавалась, но у продавца можно было оставить и оплатить заказ на пару бутылок водки, и через какое-то время коллега или родственник продавца привозил покупателю заказ на автомобиле.

В некоторых городах вводилась схема размещения нестационарных объектов торговли с указанием их специализации. Эта схема принималась Советом депутатов и павильоны должны были ей следовать. К сожалению, понятие специализации объекта торговли было прописано крайне туманно и серьезного регуляторного механизма из этих схем не вышло. Просьбы жителей и дурашливое лукавство владельцев вроде «Ну да, у меня павильон “Мясо”, а пиво я ж к мясу продаю» , помноженное на едва отличимую от вежливости коррупцию, делали свое дело. В некоторых городах активисты совершали на камеры контрольные закупки алкоголя и другой продукции в ларьках, и тогда специализация ограниченно работала: в ларьках начинали торговать только мясом или преимущественно им. Также в середине нулевых действовал так называемый «запрет на шаурму», когда большая часть торгующих шаурмой павильонов были вынуждены под давлением санитарных служб сменить свое название на «мясо в лаваше» или «дёнер-кебаб». Это произошло на фоне медийной волны возмущения антисанитарными условиями в ларьках, конспирологии о бродячих собаках как главном ингредиенте шаурмы и презумпции нелегального миграционного статуса продавцов в павильонах.

Параллельно с этим во многих городах шел процесс укрупнения бизнеса, владеющего павильонами. В 90-ые ларьки были символом и знаменем индивидуального предпринимательства, и наверняка у каждого есть знакомый ныне успешный бизнесмен, который начинал с собственного ларька, сам стоя за прилавком. Уже к началу нулевых ситуация была не столь однозначна. Где-то складывались городские монополии, как было короткий период в подмосковном Пущино, где-то, как в Москве, — олигополии, где-то, как в Красноярске, — сложные конструкции с несколькими средними игроками и большим количеством малых. В ряде городов монополии и олигополии носили ярко выраженный этнический характер, благодаря чему уходящие из уличной моды скинхеды пополняли ряды активистов со специализацией на контрольных закупках. В качестве двух институционально противоположных кейсов в городах России я бы рассмотрел Ночь длинных ковшей в Москве и движение #ДаПавильонам! в Красноярске.

Когда бизнес молчит

Ночь длинных ковшей была событием, неожиданным для горожан и бизнеса. Одновременно тысячи сотрудников со спецтехникой начали снос десятков павильонов по всему городу. Нельзя сказать, что это произошло без объявления войны. Соответветствующее постановление Правительства Москвы было публичным и даже относительно законным — процедурные поправки, на которых оно базировалось, были приняты Мосгордумой за полгода до события. Относительно законным — потому что процедурные поправки и постановление узаконили операции в отношении объектов самостроя на городской территории. Значительная часть попавших под снос павильонов, не была самостроями и не находилась на муниципальной земле. Мэрия Москвы описывала возмущенных владельцев, пытавшихся остановить разрушение с помощью документов о собственности, как тех, кто пытается «прикрыться какими-то бумажками». Если обратиться к кадастровой карте города Москвы, то можно обнаружить выделенные участки, находящиеся в частной собственности под многими из снесенных павильонов. Впрочем, на это у Правительства Москвы также был ответ: объекты находились над коммуникациями Московского Метрополитена, чем представляли угрозу общественной безопасности.

Cтанция московского метро Чистые пруды до и после Ночи длинных ковшей
Источник https://forum.privet.com/viewtopic.php?t=202351&start=50

Горожанами Ночь длинных ковшей была воспринята по-разному. Часть горожан, включая многих известных блогеров-урбанистов и городских активистов горячо одобрила это событие. Ключевых аргументов у этой стороны было несколько. Во-первых, говорили о спасении наследия — благодаря сносу павильонов входным группам многих станций метро, таких как Кропоткинская и Чистые Пруды, был возвращен исторический вид, и таким образом исторический ансамбль станций восстанавливался. Второй аргумент касался эстетики: жаловались, что павильоны сделаны из некачественных материалов, на них висят уродливые вывески, а их внешний вид решения редко отличается от картонной коробки. Третий аргумент можно было бы назвать санитарным, если бы он не ставил в один ряд с крысами, тараканами и пищевыми инфекциями бездомных, мигрантов и наркопотребителей; причем высказывались так в основном представители шовинистического wannabe высшего класса, который к шаурме и бомжам никогда в жизни не прикоснется, потому что «даже нюхать противно».

Другая часть горожан, в которой также встречались урбанисты и городские активисты, считала по-другому. Во-первых, выдвигался легалистский аргумент: Ночь длинных ковшей — это преступление против частной собственности; даже самую уродливую частную собственность, расположенную на частной земле, нельзя сносить постановлением исполнительной власти, особенно если формально эта частная собственность не является объектом регулирования данного постановления. Здесь же звучал аргумент капиталистического города: нежилая недвижимость, особенно в центре Москвы, занята офисами и административными зданиями, и человеку, который идёт от станции метро до работы, негде купить воды или мороженого в жаркий день. Наконец, говорили об упущенном пути развития: если вам так не нравился вид павильонов, почему нельзя было разработать для них эстетичные дизайн-решения, объявить архитектурный конкурс и в целом решить вопрос менее насильственным и более элегантным путем?

Параллельно поговаривали, что само происхождение документов о собственности на землю и объекты на ней вызывают подозрения в низовой коррупции — при мэре Юрии Лужкове она была весьма распространена. Вместе с этим, антикоррупционные общественные организации сообщали, что по их данным Ночь длинных ковшей — это расчистка коммерчески привлекательной территории для павильонов компаний, связанных с Московским метрополитеном и Мэрией Москвы. Оба коррупционных дискурса имеют отношение к действительности, хотя и ограниченное. С одной стороны, спустя какое-то время на месте снесенных павильонов действительно начали появляться ларьки и киоски в официальном дизайне, однако нельзя сказать, что их метраж хотя бы отдаленно напоминает былое величие павильонов частного бизнеса. С другой стороны, только одна фирма — ООО «Созидание», владелец снесенного павильона над станцией метро «Южная», — всерьез отстаивала нарушение своего права собственности в судах с помощью адвоката Рубена Маркарьяна.

Кейс Маркарьяна стал одним из определяющих факторов подписания 6 августа 2018 года Владимиром Путиным закона о новых правилах сноса самовольных построек. Маркарьян дошел с делом о сносе павильона над станцией метро «Южная» до Европейского суда по правам человека. Суд постановил, что Ночь длинных ковшей была нарушением права собственности в отношении ООО «Созидание». Ответом России (после промедления) стали поправки в Гражданский кодекс, в соответствии с которыми снос самостроя отныне возможен только по решению суда, который обязан рассмотреть все имеющиеся документы. При этом, если собственник не знал или не мог знать о том, что строительство на территории запрещено, то самостроем его постройка не признается. Кроме того, у собственника есть возможность избежать сноса путем приведения своей постройки в соответствие с градостроительными и земельными регламентами. Требуемой компенсации в 2 млрд рублей ООО «Созидание» не получило, однако принятые поправки сделали невозможным повторение Ночи длинных ковшей в российских городах.

Все знаковые события в Москве так или иначе находят отражение в городских политиках других муниципалитетов России. Ночь длинных ковшей стала сигналом к наступлению на ларьки и павильоны по всей стране. Тем не менее, разница институциональных, политических, земельных реалий, а также структур рынка ларьков и павильонов на местах создавала отличия в проявлениях этого наступления.

Важным отличием Москвы от других городов России с жесткой трехчастной вертикалью исполнительной власти в городском управлении и слабостью муниципального и общественного самоуправления, является преобладание так называемого межевания по отмостке (полутораметровому отступу от стен дома). Иными словами, практически вся земля в Москве находится в собственности городской власти. Таким образом, судьба павильонов определяется отношениями их владельцев с городской властью. В других (более разумно устроенных) российских городах значимую роль играет частная собственность на землю, а городские власти, приученные с этим считаться, при принятии решений не могут себе позволить Московского волюнтаризма Ночи длинных ковшей.

Когда бизнес в деле

Красноярск — город со значительной долей частной собственности и развитым малым бизнесом. Поэтому, когда мода на снос ларьков пришла в город, местные предприниматели не сдались. Более того, можно сказать, они были к этому хорошо подготовлены. Еще в 2014 году на базе Союза владельцев автостоянок и павильонов появился Краевой союз малого предпринимательства, который занимался координацией и адвокатированием прав местных бизнесменов. Красноярские предприниматели уже имели опыт защиты своих павильонов в правом поле, проведения общественных кампаний и другой публичной деятельности.

В мае 2017 Краевой союз малого предпринимательства объявил о старте общественной кампании #ДаПавильонам! Фиолетовые наклейки с этим хэштегом размещены на витринах павильонов, на машинах, гаражах, в подъездах. Общественный транспорт в Красноярске, так же как и уличная торговля, состоит из предприятий малого бизнеса, поэтому наклейки можно видеть и на стеклах автобусов.

Нельзя сказать, что в Красноярске не было незаконно установленных ларьков. Их были сотни. Но надо заметить, городская администрация действовала довольно деликатно, хотя и напористо — о дате сноса объявлялось заблаговременно, администрация вела кампанию в СМИ в ключе мягкого легализма. Главным риторическим аргументом было законодательное выравнивание возможностей предпринимателей, ведущих свой бизнес по всем правилам и тех, которые допускают нарушения.

Важный аспект красноярской ситуации: многие павильоны располагались на муниципальной земле согласно договору долгосрочной аренды. Это открыло для мэрии возможность провоцировать собственников на расторжение договоров аренды или же под надуманными предлогами расторгать их самим ради сноса. По мнению красноярских предпринимателей, это говорит о том, что одной из ключевых целей сноса павильонов была не борьба с незаконными постройками, а трансформация рынка уличной торговли в сторону уменьшения количества и увеличения размера игроков. Иными словами, переход к модели олигополии или монополии.

В 2017 году, после отставки с поста мэра Эдхама Акбулатова и назначения Сергея Еремина борьба с павильонами со стороны городской администрации продолжилась, однако уже менее активно — давление общественной кампании и объединений предпринимателей, а также партии ЛДПР и бизнес-омбудсмена РФ Бориса Титова оказывало ощутимый политический эффект. Митинги, пикеты, голодовки у здания администрации, коллективные письма, а главное — сотни судебных исков к мэрии стали серьезным оружием в борьбе за павильоны.

Голодовка предпринимателей - владельцевипавильонов в Красноярске.
Источник: ДаПавильонам!

В конце июня 2018 года мэр Сергей Еремин, до этого продолжавший, хоть и с меньшим энтузиазмом, линию Акбулатова, дипломатично высказался, что он не против павильонов, если они будут «скорее как арт-объекты, а не серые ларьки». Сложно предугадать как развивалась бы ситуация дальше и был ли это действительно сигнал о победе движения #ДаПавильонам! и гражданского общества либо же очередной акт позиционной войны. После кейса Рубена Маркарьяна мы этого уже не узнаем. Но сравнивая историю павильонов Москвы и Красноярска, мы видим две принципиально разные модели экономических, общественных и правовых отношений, которые могут складываться в постсоциалистических городах вокруг уличной торговли и предприятий малого бизнеса. В Москве развилась монополии городской администрации на трансформацию пространства, достигнутую за счет вытеснения самоуправления и частной собственности на землю. В этом случае вероятность развертывания политического и правового процесса вокруг предприятий малого бизнеса стремится к нулю. В случае Красноярска модель совсем иная, и, за счет развития структур местного самоуправления, а также института частной собственности на землю, запускаются политические и правовые процессы. Если из тысяч московских предпринимателей решился подать в суд на городскую администрацию всего один, то из тысячи красноярских предпринимателей мало кто этого не сделал. С другой стороны, судебный иск из Москвы привел к тому, что позиции владельцев ларьков и павильонов в правовом поле по всей стране стали прочнее.

Рассмотренные мною случаи Москвы и Красноярска отражают только мой аналитический и исследовательский опыт и не показывают всего возможного спектра моделей. Для дальнейшего разговора о судьбе ларьков и павильонов на постсоциалистическом пространстве я бы предложил обратить внимание на города со сплошным межеванием — Пермь и Хабаровск, в которых институт частной собственности на землю наиболее силён. Также интересно было бы проследить эхо Ночи длинных ковшей в Белграде, власти которого стараются подражать Москве. И отдельно я бы обратил внимание на Россию, Украину и Беларусь начала-середины 90ых, с тем чтобы проследить общие и различающиеся паттерны развертывания постсоциалистического процесса. В конце концов, ларьки и павильоны объединяют в себе все те новые проблемы и напряжения, что возникли в постсоциалистических обществах — свободную торговлю, отношения власти и бизнеса, отношения бизнеса и городского сообщества, демонополизацию контроля над пространством, частное предпринимательство и частную собственность на землю.