Никос А. Салингарос, Майкл В. Мехаффи «Геометрический фундаментализм», часть первая
Архитекторы и градостроители 20 века усвоили особую догматическую философию в отношении геометрических форм. Абстрактными геометрическими категориями модернисты заменили традиционные методы проектирования и строительства, а с ними — и саму жизненную систему городского уклада. Распространение таких отвлеченных форм с начала 20 века имело катастрофические последствия как для ткани наших городов в целом, так и для человечного облика отдельных зданий. На неадекватное в модернистском дизайне указывали многие авторы. Однако полностью понять масштабы трагедии и заложить фундамент более богатой в будущем архитектуры можно лишь поняв математическую подоплеку модернистских верований.
В оригинале: Michael W. Mehaffy & Salingaros, N. A. (2002) “Geometrical Fundamentalism”, Plan Net Online Architectural Resources, reprinted as Chapter 9 of Nikos A. Salingaros (2006) A Theory of Architecture, Umbau-Verlag, Solingen, Germany.
Перевод на русский язык публикуется с разрешения авторов.
Перевод: НАСТАСЬЯ ТУЛАЕВА
МАЙКЛ МЕХАФФИ — практикующий городской планировщик из Портланда, штат Орегона, США. Активный участник Конгресса Нового Урбанизма и других организаций, продвигающих устойчивую и удобную для жизни городскую среду.
НИКОС А. САЛИНГАРОС — профессор математики в Техасском университете в Сан-Антонио. Сегодня признаётся одним из ведущих теоретиков архитектуры и урбанизма.
Введение
Мы утверждаем, что понятие порядка и красоты, привязанное к чрезмерному геометрическому упрощению, по природе своей искусственно и изолирующе; оно порождает в наших сообществах отчуждение от наших собственных мест обитания. Обывателям современная архитектура и градостроительство интуитивно кажутся оторванными от их собственных ценностей и даже противостоящими им. В индустриализированном мире, реагируя на разрушение городской ткани, люди становятся замкнутыми, порой асоциальными, и переселяются в пригороды. В Третьем же мире это вызывает обиду и ярость по отношению к странам, воспринимаемым как передовики такого разрушения. Многие воспринимают его как войну индустриализированных стран против традиционных культур.
Простейшие формы — это сфера, цилиндр, конус, пирамида и куб. В архитектуре небоскребов за базовую форму предпочитают брать прямоугольную или квадратную колонну. Часто можно услышать, как такие формы называют «скульптурными», однако это ошибка. Ранние модернисты копировали гладкие, глянцевые механизмы, которые в свою очередь воплощали «эстетику гладкости», распространенную в кругах некоторых художников (минималистов, кубистов). Она же снова проникала в индустриальные формы и опять оказывалась в архитектуре, и так далее. Этот замкнутый взаимообмен между промышленным дизайном, архитектурой и искусством привязал «машинную эстетику» 1920-х годов к модернизму во всех его проявлениях, но ничего общего со скульптурой он не имеет (если не считать «скульптуру», уже вписанную в модернистскую эстетику). Так что модернистские здания можно считать «скульптурными» только в узких рамках представлений о красоте, которые эти здания сами и определяют.
Более того, скульптура — это произведение изящного искусства, рассчитанное на взгляд зрителя. Эта концепция зрелищной или «схваченной» формы — лишь один из аспектов архитектуры, но именно она схватила процесс проектирования за горло — и не отпускает. В программе модернистского проекта почти утеряно понимание архитектуры как колыбели жизни, которая удовлетворяет потребность людей в установлении сложносочиненных связей друг с другом и с природой. Философы и психологи отмечают, что переживание архитектуры зависит от ее взаимодействия с аспектами человеческой жизни более глубокими, чем одни лишь осознанные переживания. Однако архитектура нашего времени редуцирована до гигантской минималистской скульптуры, в которой люди обречены жить.
Качества поверхностей глубоко влияют на то, как человек воспринимает здания и городскую среду и взаимодействует с ними. Геометрический фундаментализм наиболее ядовит в мелочах. Он проявляется не только на крупных масштабах (плана города или общего силуэта здания), но в поразительной степени определяет каждую деталь нашего ежедневного окружения. Увлеченность чужеродными поверхностями отсекает людей от их среды обитания, не давая возможности «сцепить» эти поверхности с нашими чувствами. Архитектуру лишили смысла, когда стерли записанную в текстурах поверхностей информацию, которая бы естественным образом связала человека и здание через мысленные ассоциации. Один из основных каналов связи человека с внешним миром оказался уничтожен.
Религиозное соревнование
Модернистская парадигма унизительна для многих религий, так как отрицает их архитектурное выражение: она высокомерно противопоставляет себя важнейшему для человека способу связи с Космосом — и, следовательно, с Богом — средствами цвета, предметного дизайна, скульптуры и каллиграфии. Геометрический фундаментализм возбраняет чувственные связи. Со своим стремлением к гладким, однообразным поверхностям, хранящим в себе минимум информации, он оспаривает полноценность шедевров архитектуры, которые являются, среди прочего, мощными символами человеческой веры. В частности, геометрическим фундаментализмом отрицаются храмы и церкви, транслирующие смыслы с помощью многоцветных скульптур, барельефов, фресок и мозаик. Ле Корбюзье писал: “Внешний декор — это явление чувственного, примитивного порядка, так же как и цвет, и он годится лишь низшим расам, крестьянам и дикарям” [1] (с. 143). Кажется, он не знал, что афинский Акрополь, восхищение которым он так проповедовал, первоначально был не белым, а разноцветным.
Геометрический фундаментализм к тому же запрещает использовать слово бога (и его имя) в архитектурном окружении. Классическая исламская каллиграфия лежит в основе важной художественной формы, которая всегда играла центральную роль в архитектуре. Арабская вязь даже в большей, чем греческий или латинский алфавит, степени подходит для создания зрительной связности через варьирование масштаба. От большинства не-мусульман информация, которую несут эти надписи, ускользает. Те же, кто понимает язык этих надписей и уважает их смысл, мгновенно оказываются в отношении со зданием через текстовое послание; так между человеком и архитектурой возникает глубокая эмоциональная связь. Те, кто не понимает смысл кода, могут лишь представлять, насколько мощное значение он придает обычной постройке. Но все мы можем представить ту невероятную степень значимости, которую приобретают средства каллиграфии в рамках одного только дизайна. То же самое можно сказать о японской или китайской каллиграфии.
Того, что геометрический фундаментализм сталкивается лоб в лоб с религиозной архитектурой, для нас достаточно, чтобы считать его в каком-то смысле религиозным движением. По крайней мере, он уж точно пытается сформулировать собственные моральные принципы, спокойно допуская, что брутализм (использование в архитектуре необработанного бетона) основывается не на эстетических, а на этических идеалах. Бруталисты утверждают, что «честная» архитектура не должна скрывать своей структуры: сама же «честность», однако, никак не определяется, так же как не дается никаких объяснений, почему она имеет хоть какое-то значение, — вместо этого, в качестве аргументов нам предлагаются другие элементы той же догмы.
В традиционных обществах религиозное чувство намного сильнее, чем у индустриализированных наций Запада, и первых поражает идолопоклонничество, скрытое в геометрическом фундаментализме вторых. Современные архитекторы молятся на свои геометрические фигуры и готовы защищать их ценами собственных жизней (или как минимум ценами жизней обитателей их творений). Хотя эта тема почти не поднимается, фанатичное следование этим абстракциям демонстрирует веру во что-то, выходящее далеко за рамки просто архитектурного стиля. Не-архитекторы могут посчитать, что дело лишь в эффективном строительстве, тяготах новой экономики или манифестации новых вкусов глобального общества; истина же находится где-то ближе к борьбе за выживание между базовыми человеческими убеждениями.
В словах британского историка архитектуры Джеймса М. Ричардса выразились религиозные амбиции ранних модернистов: «У госпела, который нацисты пытались задушить, теперь были проповедники по обе стороны Атлантики, а США неожиданно стали местом поразительной концентрации архитектурной энергии» [2] (с. 233). Несправедливо критикуя послевоенных архитекторов Италии, он сопоставляет общественную озабоченность, которую используют для привлечения к себе все религии (будь они настоящие или “фальшивые”), и нетерпимость к отступничеству, характерную для религиозных и фанатических культов худших эпох в истории организованной религии: “Тогда, как и теперь, по сравнению с архитектурой других стран Европы, итальянская архитектура страдала больше всех от неспособности Италии соотнести программы по строительству с приоритетами государства в социальной сфере. Кроме того, там присутствовало стремление к умышленному уходу от ортодоксии в архитектуре”[2] (с. 242).
Архитекторы, воспитанные в модернистской традиции, верят, что отдельно взятая геометрия обладает силой улучшить социальное и моральное благосостояние населения. Они верят в эту установку так сильно, что не терпят никаких вопросов к ней. Студентов-архитекторов не учат исследовать гипотезы, которые лежат в основе любой из теорий дизайна. Возможности тестировать свои макеты в реальном размере у них тоже нет. Проектирование управляется простым набором верований, а реакция конечного пользователя, в силу того, что её невозможно спрогнозировать, оказывается далеко не первой по важности. Такая методология, основанная на продиктованных геометрией правилах, действительно сродни религиозному мифу, критерием правдивости которого является он сам. Миф этот — искусственно сформулированный принцип, оправдываемый лишь его эффективностью. Общество тоже скрепляется воедино подобными мифами, которые пытаются противостоять реалиям человеческой жизни: эгоизму, алчности, насилию и так далее. Однако ошибочно думать, что геометрия — и в особенности геометрия разъединения — может способствовать такому скреплению.
Один из индикаторов того, насколько геометрический фундаментализм близок к религиозному, — это его реакции на очевидные собственные ошибки. Многие «предатели» геометрического фундаментализма не могут не видеть его катастрофического воздействия на человеческое общество в виде отчуждения людей от архитектурного окружения. И тем не менее, предсказуемая реакция на эту претензию — жалоба в духе «мы не были достаточно правильны, и наши архитектурные провалы — следствия того, что мы сошли с правильного пути». Индоктринация, как всегда, сделала предельно фундаменталистские установки единственно возможным направлением мысли.
Атака на традиционные культуры
Западные индустриальные нации принесли в мир послевоенное видение модерности, в котором промышленное процветание комбинировалось с предположительно рациональной утопией искусства и науки. В некоторых случаях они буквально запихивали эту модерность в глотки традиционных культур, разрушая традиции, которые сложились веками. Теперь мы знаем, что такое представление о современности было глубоко превратным. В результате нам приходится иметь дело с эмоциональным “откатом”, который происходит по всему миру, — возвратом к различным формам фундаментализма и племенного уклада. Нам придется спасать и создавать заново самые драгоценные достижения нашей цивилизации: дух плюрализма и демократии, а также открытые и саморегулирующиеся институты науки и образования.
Геометрический фундаментализм многими воспринимается как враждебное и разрушительное явление, и никакое теоретизирование из уст гуру архитектуры не может скрыть его подоплеку. После Второй мировой войны США, Европа и Япония (а также многие другие страны мира) идентифицировали себя с архитектурой Баухауза, желая её посредством показать себя остальному миру как прогрессивные государства. В их представлении «прогресс», видимо, был чем-то вроде аттракциона «Tomorrowland» в Диснейленде. Людям, видящим как модернизация разрушает их наследие, внушали, что это цена за технологический прогресс и экономическое процветание. Единственным исключением была наша молодежь (и то лишь до того момента, пока среда не притупляла их). Жители стран третьего мира, однако, не спешат верить официальной пропаганде: они видят как теряют то, к чему были привязаны веками, не получая ничего взамен.
Так же, как религиозный фундаментализм воспринимается Западом в качестве угрозы нашей демократии, открытому обществу и уважению к правам человека, геометрический фундаментализм видится Третьему миру угрозой традиционной цивилизации. Обычные люди во всем мире не считают геометрический фундаментализм абстрактной философской идеей (или интеллектуальной игрой между академическими архитекторами и журналистами), а интерпретируют его в соответствии с его прямыми последствиями, отражающимися на их сообществах. Обеспеченные мощнейшей экономической и военной властью, современная архитектура и градостроительство видятся им как механизированная атака на ткань их городов, сеть их человеческих взаимоотношений, и тесное сплетение связей, определяющее их жизненный уклад.
Корпоративная Америка — и ее расширения в глобальном комплексе бизнеса и промышленности — с некоторых пор тоже идентифицирует себя с геометрическим фундаментализмом. Мы не собираемся критиковать экономическую глобализацию, а вместо этого сфокусируемся на заметных эффектах привязывания глобального бизнеса к философии самонадеянности и нетерпимости. По всему миру люди воспринимают свои архитектурные и социально-градостроительные традиции в виде абстракций, отвергнутых как примитивные, старомодные, несовременные и, следовательно, препятствующие прогрессу. Многие из тех, кто приветствует прогресс, оказываются в противоречии с собственной культурой, в то время как остальные начинают ненавидеть страны, продвигающие его философию. И атака направлена не только на постройки и городскую ткань, но, что ещё тревожней, на ткань самой культуры.
Геометрический фундаментализм уничтожил способы мышления, которые развивались вместе с человечеством неотделимо от сетей социальных и городских связей, отличающих одни культуры от других. Это до боли наглядно демонстрирует процесс полномасштабного разрушения традиционного жилища под личиной “обновления городов” (urban renewal). Жителей стран третьего мира отрывают от их культурных корней и вынуждают селиться в высотках. И в это же время их правительства соблазняются на строительство (и оплату) объектов, созданных по последней архитектурной моде, чтобы “не отставать” от развитых стран. Люди видят, как в их города помещаются инородные формы — часто их ставят на смену всеми любимым архитектурным достопримечательностям или оскверняют ими места неизмеримой археологической ценности. Западное образование хорошо преуспело в обращении правящих и архитектурных элит против их собственных художественных и архитектурных традиций.
В архитектуре сегодня потеряно всякое чувство ответственности. Процессы, приветствуемые одной группой, несут чрезвычайно негативные последствия для других. Возведение мегаломанского и широко разрекламированного современного здания в стране третьего мира академиками от архитектуры воспринимается как победа: проекты публикуются в глянцевых архитектурных журналах, где эксперты с отличным образованием воздают похвалы их авторам; архитекторы-звезды (starchitect) потирают руки после появления в мире очередного символа их могущества. Обратная же сторона медали намного темнее: для многих эти события равноценны призыву хватать оружие и выходить на защиту от символического вторжения в их традиционную культуру. Чувствительные люди могут кипеть от злости на подобные покушения на их чувства — и заодно готовиться к борьбе против чего похуже. А архитекторы-модернисты и постмодернисты, самодовольно усевшись в своих придуманных мирах, не имеют ни малейшего понятия о последствиях своих действий.
Геометрическое сверхупрощение против коннективности
Наука способна пролить свет на происходящее и дать нам критические инсайты. Это поможет приблизить неминуемый кризис текущей парадигмы (позволим себе использовать это довольно избитое, но очень уместное слово) и выявить путь к новой, более продвинутой. Кризис определенно находится в самом разгаре, ведь культуры по всему миру инстинктивно отвергают модернизм во всех его формах и проявлениях, зачастую приходя к реакционной беспорядочности. И тому, и другому, есть множество достойных альтернатив, сочетающих лучшее от науки и искусства. У нас нет другого выбора, кроме как строить новое общество — да, общество постмодерна, однако такое, которое артикулирует новые принципы “коннективности” (connectivity), объединяя мудрость истории и традиционных культур с последними достижениями науки и математики.
В центре идеи о коннективности, — которая противостоит геометрическому сверхупрощению, — определение свойств хорошего сооружения и хорошей архитектуры. Это отсылает нас к понятию сети, связывающей структуры, которая противопоставлена простым абстракциям. Коннективность — результат нового взгляда на фрактальные структуры, повторения, внезапное возникновение и так далее. Естественные и биологические структуры происходят из комплексного циклического повторения множества элементов на различных масштабах (и малых, и больших). Живые организмы, произвольно созданные (unselfconscious) продукты человеческой культуры, и величайшие достижения архитектуры прошлого — все они имеют фрактальную, сложную структуру и невероятной степени внутреннюю связность [3, 4].
Подобные структуры демонстрируют множество коннективных свойств естественной структуры, лишь недавно описанных с помощью математического анализа: итеративная генерация сложных форм с использованием простых регулярных процессов и паттернов; фрактальное повторение форм и текстур на различимых, но взаимосвязанных масштабах; вариативная адаптация множественных элементов к сложному биологическому паттерну; возникновение общего паттерна согласованности и красоты из относительно автономных элементов, работающих в прямой и простой привязке к окружению.
Взгляните на геометрию здания или города холодно, аналитически, как на чисто математическую структуру. Коннективные отношения, возможное количество соединительных тропинок между элементами и тех, что ведут в публичное пространство, определяют “жизнь” в построенной структуре. Жилые среды — которые мы переживаем с помощью чувств, на глубоко эмоциональном уровне, понимая их как “живые” и отчетливее чувствуя что сами “живы” — демонстрируют классические структурные характеристики сетей. Здания подсоединяются напрямую к пользователю и, следовательно, друг к другу в циклическом процессе, который обеспечивает огромное разнообразие при весьма узком выборе материалов и форм. Таким образом, вся структура сама является высоко связной на самых разных масштабах.
Отличие такого подхода от того, что мы строим сейчас, поразительно. Как правило, объект генерируется наложением крупной абстракции на участок строительства — и это окончательный акт геометрического фундаментализма. Внешняя геометрия каждого здания одинаково жестка и категорична — и строго подчинена простым концепциям линии, сетки и плоскости. Связные отношения снова оказываются строго ограничены простой, фундаментальной (и довольно остраненной) геометрией. Вера в то, что геометрически простая структура действительно сложнее и “современнее” всего построенного ранее, была невежественной причудой 20-го века. Теперь же мы знаем, что верно обратное. Технологический прорыв не следует путать с совершенствованием культуры. Нам остается лишь использовать это знание, чтобы создать (или реконструировать для сегодняшнего дня) более коннективную архитектуру.
Архитектура для нового тысячелетия
За последние годы о смерти модернизма успели громогласно объявить почти все ведущие архитекторы и урбанисты. Однако сегодня все еще не похоже, чтобы большинство «звездных архитекторов» зашли дальше примитивизма начала 20 века — даже в якобы авангардных поползновениях деконструктивизма. Утверждая, что избегают модернизма, и понемногу интересуясь теорией сложных систем, они все еще играют в ту же самую отчужденную и абстрактную игру скульптурности, используя поверхностное и превратное понимание сложности — и в конце концов оказывается, что их проекты не имеют ничего общего с реальной жизнью людей. Это игра с использованием эго девелоперов и модных предпочтений публики — такая же как и многое на рынке искусства. Новые дизайнеры все еще живут в этой токсичной отчужденности модернизма. В ней нет заботы ни о человеческом чувственном опыте, ни о связи архитектуры с повседневностью, ни о какой-либо возможности глубокого взаимодействия пользователей этих мест друг с другом. Если бы такая забота была, это бы безусловно сказалось на самой геометрии.
Тогда почему же столько архитекторов все еще так легко поддаются влиянию устаревших принципов и эстетики модернизма? Почему они считают прекрасными многочисленные постройки, нарушающие правила здравого смысла? Мы предлагаем искать ответ на этот вопрос в когнитивной науке. Порядок, который ищут воспитанные в модернистской традиции архитекторы, ограничен образами, существующими в их головах и не имеющими никакого отношения к математическим гармониям реальных, сложных и связных мест. Внутренние отсылки между этими образами могут быть красивыми и убедительными — но только в абстракции. Дизайнеры оперируют образами и геометрией, которые в их воображении прекрасны, и часто оказываются захвачены ими. При их воплощении в качестве реальных объектов дизайнеры по-прежнему видят лишь формы. А все остальные видят кое-что еще: естественный контекст, претерпевший навязывание, зачастую поврежденный и разорванный на части.
Жесткое преобладание примитивных форм в модернистском дизайне — продукт того, что философ Альфред Норт Уайтхед назвал реификацией (в оригинале — the fallacy of misplaced concreteness; реификация — это ошибка в рассуждении, когда абстрактное понимают как конкретное, как реальную вещь или физический объект (прим. ред.)). Среди этих форм — не только простые абстрактные фигуры вроде линий, сеток, параллелепипедов, конусов, пирамид и цилиндров, но и лежащая в их основе геометрия, которая зависит от своих изолированных элементов. История математики и науки 20 века, по контрасту с этой геометрией, полна откровений о том, что природа есть переплетение сетей и накладывающихся друг на друга взаимосвязей, сложных итераций элементов и фрактальных повторов на разных масштабах.
Геометрический фундаментализм — это философия, основанная на полной уверенности в том, что ее идеи самодостаточны и совершенны. Подобные мысли соблазнительны: наши идеи милы нам, пока они занимают наши умы, — но они не проходят проверки на формирование качественной среды обитания; напротив, они способны испортить тонкие взаимоотношения и лишить место жизненной энергии. Тем не менее, многим правильность все еще кажется единственным, что имеет значение. Для адаптации, для согласования масштабов не остается места. Архитекторы-модернисты не видели различия между отвлеченной идеей и физическим объектом: им казалось, что идея и есть объект, а объект и есть идея. В этом главная суть заблуждения, в которое ввели себя модернисты, — игнорирование организованной сложности (которое происходит от преклонения перед абстракциями); это заблуждение продолжает жить во всех архитектурных стилях, происходящих от модернизма.
Наследие модернистского дизайна — это часть более широкого модернистского наследия, исторического движения ко все более высоким уровням абстрактной манипуляции в ее различных проявлениях: изолированный экономический процесс, бессмысленная мода, нарастающие поверхностность и “оболванивание” культуры. Как сказал Уайтхед: “Человечество отличается от животных тем, что пользуется абстракциями. […] И вырождение человечества отличается от его роста преобладанием холодных абстракций в отрыве от эстетического содержания”. Или, как подчеркнули бы мы, — в отрыве от естественного эстетического содержания и во всё большей одержимости отвлеченными эстетическими свойствами абстракций самих по себе. Задача поставить точку в истории разрушительной модернистской геометрии должна выполняться в рамках достижения более общей цели — завершения эпохи ошибочной модернистской философии.
Абстракция и утрата малых масштабов
Комплексная иерархическая система состоит из компонентов и процессов, происходящих на разных масштабах. Своим взаимодействием они создают целое из взаимозависимых частей. Из теории сложных систем следует, что более высокие уровни находятся в зависимости от более низких: и такая иерархическая слаженность — результат последовательного соединения разных уровней для создания сложной системы. Как и при патологиях живых организмов, работа системы на крупном масштабе зависит от правильной работы более дробных уровней: болезнь убивает растение или животное, атакуя клетки его организма. Архитекторы же используют теорию систем деструктивным образом: геометрический фундаментализм, как патоген, нарушает коннективность элементов среды, что гарантирует невозможность добиться связи с более крупным масштабом — как бы “крупный масштаб” ни выглядел.
В противостоянии сложным системам геометрический фундаментализм теряет иерархию масштабов и упраздняет их все, кроме самого крупного. Абстракции фокусируются на одном уровне масштаба — самом крупном — и исключают из поля зрения все другие, которые в нормальной ситуации должны были бы вместе создавать сложную систему взаимодействий. В этом и заключается опасность редукционистских абстракций: потеря слаженности из-за непонимания того, что живые системы не могут существовать на только одном уровне. Это математический результат, который опровергает утверждения об обратном и противоречивые практики, освоенные другими дисциплинами.
В социальной системе при геометрическом сверхупрощении группа людей рассматривается как объект, лишенный внутренних взаимосвязей. Это сводит на нет внимание к индивиду, что, как мы объясним чуть позже, является крайне опасной формой абстрагирования. Та же математическая ошибка в архитектурной системе нивелирует детали структуры и концентрируется на ее общей форме. Абстрагирование такого рода возникает из-за стремления к сверхупрощению ради «правильности» постройки. И это стремление разрушает любую сложную систему, будь то общество, здание или живой город.
Негативные последствия модернистских программ “реновации” уже хорошо задокументированы. На пике модернистского доминирования первых лет после Второй мировой ровнять с землей бедные районы и строить на их месте многоэтажную модернистскую утопию стало общей практикой. Или же людей из таких районов переселяли, а освободившиеся площади застраивали с более коммерчески выгодным результатом. Этот процесс подразумевает череду абстракций. Первая — в том, что люди есть “класс”, жилище которого можно снести ничтоже сумняшеся и который, снова же как “класс”, можно переселить туда, куда решил планировщик. Чтобы сделать это без мук совести, класс нужно воспринять как абстрактный набор элементов — в этой абстракции люди как личности перестают существовать; превращаясь в “класс”, они лишаются своей идентичности.
Чем можно оправдать насильственное заселение класса людей в многоэтажную башню? Например, тем, что это делается им во благо, как уверены в этом модернисты (то есть, жителей нужно обречь на наслаждение навязанной нами геометрической идеей). Неважно, что психологи среды уже доказали несостоятельность подобных предположений огромным количеством экспериментально полученных данных. Типология «башни» отражает использование одной абстрактной категории (здания) для оправдания того, что отрывают от корней и переселяют другую абстрактную категорию (люди). Градостроители-модернисты посчитали высотку идеальным вместилищем для «классов» людей: в жилых высотках должны жить малоимущие «синие воротнички», а в офисных башнях будут работать средний и высший классы. Эта ущербная идея вытекает из упрощенной геометрической абстракции, пренебрегающей градостроительными принципами.
Мы определили образ мыслей, который изобретает и поддерживает подобные абстракции, и далее остановимся на нем подробнее. Такое мышление — составляющая фундаментализма в его наиболее узком применении, и избежать его не смогли ни архитектура, ни градостроительство. По этой причине, для объяснения наиболее видных аспектов архитектуры 20 века мы будем отсылать к основам тоталитарной философии, религиозного экстремизма и силам, стоявшим за Холокостом. Некоторых читателей подобные сравнения, безусловно, смутят. Однако мы убеждены, что между этими мысленными установками существуют важные философские связи.
Конец первой части.
Ссылки:
Le Corbusier, Vers Une Architecture, Editions Crès, Paris, 1923. English translation as: Towards a New Architecture, Architectural Press, London, 1927. Reprinted by Dover Publications, New York, 1986.
John Julius Norwich, Editor, Great Architecture of the World, Bonanza Books, New York, 1978.
Nikos A. Salingaros, A Theory of Architecture, published online in 2001 at http://zeta.math.utsa.edu/~yxk833/ATOA-online.html.
Nikos A. Salingaros, Principles of Urban Structure, published online in 2001 at http://zeta.math.utsa.edu/~yxk833/POUS-online.html.
Eric Darton, Divided We Stand: A Biography of New York’s World Trade Center, Basic Books, New York, 2000.
